снова обрела прежнее название. Охотный ряд с Моховой улицей стали частью проспекта Маркса, а потом прекратили ею быть. Манежная площадь, от которой Большая Никитская начиналась, побыла площадью 50-летия Октября — и опять стала Манежной. А Кудринская площадь, куда эта улица выводила, была и площадью Восстания, и даже площадью Эжена Потье — в честь автора текста «Интернационала», и всё равно опять сделалась Кудринской. Ну, что еще — и зачем — тут могло поменяться?

Да, десять лет назад Алексей Берестов, тогда — сорокасемилетний, именно так и считал. Был в этом уверен. И — ошибся, как и большинство других жителей Москвы.

Сейчас, в 2086-м, зоопарк давно уже не работал. Животных выпускали погулять в вольерах, но посетители на территорию зоопарка попасть не могли: после атаки колберов на экскурсию школьников в 2081 году. Тогда никто и не уловил, когда именно дети одиннадцати лет, вместе с учительницей, сопровождавшей их, пропали. Их разыскивали пять часов кряду, а потом вдруг все они объявились: неподвижно стоящие возле сетки вольера с белыми медведями. Со стороны могло показаться: они следят, как завороженные, за полярными хищниками. Двадцать восемь школьников: пятнадцать мальчиков, тринадцать девочек — обратились в безликих. Где они находились всё это время — выяснить так и не удалось. Их учительницу так и не нашли: похоже, она и организовала похищение. Равно как и не нашли колберов, учинивших массовую экстракцию. Вся Москва содрогнулась тогда. И зоопарк было решено закрыть. Временно.

Так же временно было прекращено движение наземного общественного транспорта в центре города. Никто не мог уследить, кто и когда садился в автобус или троллейбус, а потом выходил из него. И чуть ли не на каждой конечной остановке водителям приходилось ссаживать безликих пассажиров.

А между тем и Москва, и Московская губерния считались едва ли не самыми безопасными территориями во всей Конфедерации! В городе работало метро — благодаря тому, что городские власти установили на каждой станции сканеры, реагировавшие на компьютерные чипы в пресловутых колбах. Такие же сканеры стояли при входе во все музеи и театры, благодаря чему и они продолжали работать. Даже храмы — и православные, и других конфессий, — обзавелись подобными устройствами, пронести через которые капсулы Ли Ханя было невозможно.

Капсулы Берестова/Ли Ханя — мысленно поправил себя Алексей Федорович. И поковырял немного эту свою душевную рану, проверяя: не затянулась ли она? Рана его находилась в прежнем состоянии: причиняла боль. Как и должна была. Ведь Алексей Берестов знал: только он один был повинен в том, что его мальчик сотворил такое. И то, что он, его отец, объявил всем оставшимся в живых родственникам, что Макс умер — являлось частью его, Алексея Берестова, наказания. Макс обиделся, да. Но — мнимая смерть не могла пойти ему во вред. Совсем наоборот — с учетом того, сколько появилось желающих упокоить Максима Алексеевича Берестова по-настоящему.

А потом его мальчик и вовсе выкинул антраша: в 2082 году устроил сам себе трансмутацию. И, хоть Берестов-старший хорошо знал, при каких обстоятельствах всё случилось, он до сих пор не мог думать об этом без ужаса и отвращения. Произошло это далеко отсюда: в Риге, куда Макс уехал, когда они вдвоем завершили все приготовления по проекту «Новый Китеж». И Алексей Федорович узнал обо всем уже постфактум: сын прислал ему длинное письмо по Глобалнету, в то время, еще не отключенному.

Оно до сих пор хранилось в памяти компьютера Берестова-старшего. Но перечитывать его Алексей Федорович давно уже бросил: и так уже помнил его наизусть. Порой ему даже казалось: вот закроет он глаза — и увидит, будто наяву, что тогда произошло.

2

Максим Берестов собирался съездить в Балтийский Союз с того момента, как в начале декабря 2080 года возвратился в Москву из Санкт-Петербурга и тайком от всех поселился в квартире своего отца на Большой Никитской. Если ему нужно было выйти из дому, то делал он это лишь после захода солнца — когда улицы города пустели.

Макс, возможно, поехал бы сразу; он всё говорил: «Я должен проверить, как там тот парень. Я сильно перед ним виноват». Но у Алексея Федоровича, которого в молодости прозвали Ньютоном не только за внешнее сходство с гением науки, возникла идея. Мысль, как можно всё исправить хотя бы частично. И Макс решил в Москве задержаться. Только переслал тому парню в Ригу деньги — без указания отправителя.

Однако Новый Китеж отобрал у них гораздо больше времени, чем они предполагали изначально. И Макс опоздал со своей поездкой — совсем на чуть-чуть, но опоздал трагически.

Он знал адрес того парня, практически своего тезки: Макса Петерса. Латыш по национальности, тот раньше жил в Санкт-Петербурге и состоял на службе в корпорации «Перерождение». Покуда не стал частью очередного грандиозного плана гениального генетика и самонадеянного дурака Максима Берестова.

Когда Берестов еще только подходил к дому своего тезки в Риге, на глаза ему попался знакомый автомобиль: серебристый джип. Под днищем этого авто — не электрокара, а винтажной машины с бензиновым двигателем, — он чуть больше года назад проник на территорию «Перерождения». Понапрасну проник — теперь-то это было ясно. Денис Молодцов обвел его вокруг пальца, как несмышленого ребенка. А несчастного охранника Петерса, вся провинность которого состояла в привычке регулярно приезжать на работу позже всех, вышвырнул за дверь с волчьим билетом. В Санкт-Петербурге ему после этого никакая работа не светила, и Макс Петерс возвратился в Балтсоюз. Где, как стало известно его тезке Максиму Берестову, жил исключительно на те деньги, которые получал от неведомого ему благодетеля. И потихоньку спивался. То есть — это Берестов считал, что потихоньку.

Макс поднялся на третий этаж дома, где жил его тезка, и позвонил в дверь. О своем визите он бывшего охранника не предупредил — подозревал, что тот не очень-то захочет его видеть. Остановился Макс в отеле, и там же оставил Гастона: ньюфаундленда-подростка, добродушного, но, как и все подростки, довольно-таки своенравного.

Когда никто на звонок не отозвался, и Макс решил: тезка увидел его в видеоглазок и не захотел подходить к двери. Ведь он же находился дома — раз его машина стояла у подъезда! Правда, на миг у Макса возникла мысль: а, может быть, охранник был дома не один? Заявился-то он к нему незваным гостем, хуже татарина, а у парня на этот вечер вполне могли иметься собственные планы. Включавшие свидание с девушкой, к примеру.

Но тут же Макс от этой мысли отказался. И вовсе не из-за невзрачного внешнего